В монастыре св. Варлаама, (Метеоры) есть фреска: Авва Сисой перед гробницей Александра Македонского. Изображение сопровождает надпись: «К чему вся эта слава, богатство, великолепие, которого безвозвратно лишается человек со смертию, а бессмертная, но истерзанная несовершенством душа, словно заключённая в темницу своего бренного тела, так и не обретёт для себя покоя, ибо не радел человек о воспитании её, не упражнял в молитве, богомыслии, не закалял в лишениях и скорбях. О, смерть, кому возможно избежать тебя!»

Одного старого монаха спросили, как и почему он стал христианином, когда мир предлагает столько других религий. Он ответил: - Я очень слабый человек. Если же мне будет трудно, конфуцианство скажет: "Да будет опыт впредь тебе наукой!". Индуизм скажет: "В следующем перевоплощении ты будешь счастливее!". Ислам скажет: "На все воля Аллаха!". А Христос говорит: "Возьми Мою руку!"

Один молодой монах спросил у старца:
- Отче, должен ли я теперь полностью отречься от мира?
- Не беспокойся, - отвечал старец, - если твоя жизнь действительно будет христианской, мир немедленно сам от тебя отречется.

Монах Виталий. Афон 1905 год

Люблю бывать по временам,
Где скрыта тайна жизни нашей.
Где, может быть, сокроюсь сам,
Вслед за испитой смертной чашей.

Здесь я минуты провожу
Томим уныньем неисцельно,
И здесь отраду нахожу,
Когда душа скорбит смертельно.

Смолкает тут житейский шум,
И, вместо мыслей горделивых,
Приходит ряд суровых дум,
Судей нелестных, справедливых.

Передо мной убогий храм
Наполнен мертвыми костями.
Они свидетельствуют нам,
Что мы таким ж будем сами.

Немного лет тому назад,
как жили те земные гости
и вот ушли они в «свой град»
оставив нам лишь эти кости.

не в силах были и они
владеть собой в иную пору:
и между ними, как людьми,
бывали ссоры из-за сору.

теперь, довольные судьбой,
лежат, друг другу не мешая;
они не спорят меж собой,
своя ли полка, иль чужая.

мы тоже гости на земле,
и нам лежит туда дорога;
идём по ней в какой-то мгле,
не видя вечности порога.

и святость любим и грешим,
гонясь за счастием – страдаем;
куда-то всякий день спешим
и то, что важно, забываем.

боимся смерти и суда,
желаем здесь пожить подольше.
стараясь избегать труда,
и чтоб скопить всего побольше.

не можем слова перенесть,
иль чуть не ласкового взгляда,
а скорбных испытаний крест –
для нас мучительнее ада.

других виним почти всегда,
хоть сами Бога прогневляем,
себя ж винить мы никогда
и в самом малом не дерзаем.

для личной прихоти своей
готовы потом обливаться,
не спать подряд и пять ночей,
во все опасности пускаться.

кривить душой на всякий час,
безбожно совесть попирая,
и всё, что только тешит нас,
к себе усердно загребая.

за честь всегда стоим горой,
ценим труды свои и знанья,
и невниманье к ним порой
приносит нам души терзанья.

таков есть страстный человек,
хвастливый Бог земного рая!
он суетится весь свой век,
покоя день и ночь не зная.

и всем безумно дорожит,
пока здоровьем обладает;
когда ж болезнь его сразит,
совсем другой тогда бывает.

ударит грозный смертный час –
душа греховная смутится…
и всё, что дорого для нас,
со всем на век должны проститься.

безсильны нежности друзей;
ничтожны ценности имений:
они не могут жизни сей
продлить хоть несколько мгновений.

напрасно с помощью спешат,
и врач искусство изощряет:
больному всё трудней дышать –
и он, конечно, умирает.

хладеет грудь и тухнет взор,
все чувства рабски умолкают;
и нас как будто некий сор,
поспешно в землю зарывают…

затем немного надо знать,
что с нами здесь потом бывает:
вот эти кости говорят,
им наша совесть доверяет.

один момент – и жизн