Там, где мы не рискуем, где мы не поставлены на карту в своих переживаниях, в своих восприятиях и в своей судьбе, - там потерянное время... Потерянное время - это время всех неживых моментов... [М.Мамардашвили]

Наша жизнь в обществе и истории определяется нашей попыткой выскочить из того, что не наше, собрать себя, попыткой начать такую жизнь, которую можно было бы отсчитывать от самого себя". [М.Мамардашвили]

Чем более я открыт для восприятия действительности и внутреннего мира – своего и другого человека, – тем менее я стремлюсь "улаживать дела".
Чем более я стараюсь прислушиваться к себе и своим внутренним переживаниям и пытаюсь делать то же самое по отношению к другому человеку, тем более я уважаю сложные перипетии жизни. Поэтому я становлюсь все менее и менее склонным торопиться улаживать дела, ставить цели, формировать людей, манипулировать ими и толкать их туда, куда бы мне хотелось. Я гораздо больше склонен оставаться самим собой и дать возможность другому человеку быть самим собой".
[К.Роджерс]

Самое личное - это наиболее распространенное.
[Карл Роджерс]

Самое ценное в жизни и в стихах — то, что сорвалось.
[М. Цветаева]

«Красиво как», — вдруг произнес друг, и я с удивлением глянул на него. Друг с завороженным выражением лица, не отрываясь, смотрел на берег. Две линии берега с огоньками пожара качались вместе с волною в его зрачках. Я снова глянул на берег и увидел «глазами друга» фантастически прекрасную картину. На фоне темно-зеленых вечерних гор, оранжевых бликов солнца на зелено-синей воде и розовых закатных облаков пожар на взгорье казался живым ярким цветком. Цветок достиг апогея своего расцвета и качался на грани пика жизни и начала увядания. Он отчаянно пытался выбрасываемыми вверх лепестками найти источники жизненной силы, чтобы не уходить из этого нереально прекрасного мира. Безнадежная, но неистовая борьба-цветение продолжалась на наших глазах минут десять, после чего пожар начал медленно спадать. Еще гудел огонь, и вздымались иногда отдельные языки пламени, но исход был ясен.
Друг погоревал, потом забыл. А я до сих пор, глядя на него, вижу в выражении его лица отсвет завороженности, которая ведет его по жизни.
До встречи с Шаманом думал, что это врожденный дар. Но то, что у друга мелькнуло на минуты и пропало, у Шамана есть всегда. Он предельно спокоен, собран и навечно очарован прекрасным, огромным, разнообразным и бесконечным во временах и пространствах мире.
[В. Серкин "Шаманский лес"]

Я больше не верю в терапию: я понял, что не знаю, что хорошо, а что плохо для других людей. В моей практике накопилось так много странных случаев, что в конце концов я решил вернуться от позиции терапевта к своей изначальной позиции исследователя. Теперь я просто стараюсь точно понять, что происходит в другом человеке и что происходит со мной, когда я его наблюдаю. Я позволяю процессу сновидящего тела поведать мне, что хочет случиться и что делать потом. Вот единственная модель, которой я следую. Я не давлю на людей. Их тела и души знают больше, чем я.
[А. Минделл "Работа со сновидящим телом"]

"По мере исцеления душевных ран, внутренний спасатель превращается во внутреннего свидетеля. Все меньше хочется учить, показывать и добиваться того, чтобы у человека напротив все было хорошо.
Все больше начинаешь воспринимать происходящее с другими просто как их и свой опыт. Без попыток исправить или переделать. Без желания рассказать как надо. Без попыток продать им дёшево то, что нужно нужно испытать на собственной шкуре, чтобы оно отложилось.
Все больше даёшь опыту другого человека сыграть ту роль, которую он и должен сыграть. А сам живёшь свою жизнь. И тем самым становишься все более целительным, ибо рядом с тобой происходят осознания, которые невозможны без проживания на собственной шкуре.
Ибо ценен не тот, кто спасёт, но тот, кто будет свидетелем пути к исцелению.
[Аглая Датешидзе]