Искусство

весь мир во всей бесконечности

По настроению

фильмы вдохновляющие и выводящие за грань ожидаемого

Мир - это ты. Во что веришь то и получаешь. Люди помощники и учителя. Яркое зеркало, в котором видишь свои же изъяны.

Нет в нашем языке слова вреднее и опаснее, чем «молодец»

Кризис благословение и рост. Только в нем можно вырасти.

Отношение людей к тебе это отношение тебя к самому себе.

Все что делаешь из дефицита будет разрушать тебя ещё больше.

Мир никогда не враг. Он нас любит и всегда нам подсказывает наши косяки и задает направление. Просто нужно научиться себя слушать. Это тяжелая работа. Но она стоит всего.

Где сложно - там ложно, где просто - там ангелов сто...

"Бывает достаточно всего одного доброго слова, чтобы почувствовать себя окрылённым. И очень важно, чтобы это слово было сказано при жизни человека."
Евгений Леонов "Письма сыну».


А ну-ка, скажи, в каких краях я не был? И не скажешь. Ты и не знаешь таких краев, где я бывал. Так нужно жить: иди, иди  — и всё тут. Долго не стой на одном месте  — чего в нём? Вон как деень и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить её. А задумаешься  — разлюбишь жизнь, это всегда так бывает. И со мной это было. Эге! Было, сокол.

В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину — он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги.