ПОСЕВ Вы ищете исходящее во сне и в скорби посейте сначала то что взошло к дереву из смерти. (Heidegger, 2007, 263). ВРЕМЯ Как далеко? Только когда они остановятся, часы, в биении маятника Туда — Сюда Ты слышишь: они идут, они шли и не идут больше. Уже поздно днём часы, они, бледный след к времени, которое вблизи Конечности, только тогда ей со-встаёт. (Heidegger, 2007, 304). ВОЛНЫ Успокоенная в звоне колоколов, которые море превращает в свои волны ворошит рука поэзию локонов, аромат которых уносится в горний свет. (Arendt & Khaidegger, 2015, 118-119, пер. А. Григорьева). МИР Игра-зеркало в-зависимости-от слишком задаривает, отклоняет систему без заслуг, непоэтически живёт сегодня человек, отчужденный от звёзд, опустошая Землю. (Heidegger, 2007, 328). * Ядро и зерно Звезда и родник (ключ) Приглашают стезю К урожаю, к посеву Света и хлеба, Стихов и смерти. (Heidegger, 2007, 242). МЫСЛЬ Разжигай единобразие (простоту) в вещь учись остановке на стражу перед трещиной (разрывом рисунком) мрака. (Heidegger, 2007, 262). * Разве кто-нибудь видел когда - нибудь орла в стаях? Жить в Близи, значит: быть соседом; человек сосед смерти. Смерть это внезапный разворот сути забвения. Мышление (мысль, думать) это не явленный (невзрачный) глазомер для Непомысленного. Кто говорит, не думает; так как он занят высказыванием. Кто думает, не говорит; так как он должен считаться с забвением. Кто ещё мыслит помысленное? Делаются открытия (изобретения). Человек нужен Бытию для смерти. Смерть это густая тень Бытия, отбрасываемая сутью человека. (Heidegger, 2007, 243).

ОЛИВКОВАНИЕ Пусть жизнь моя созреет, как оливы, Во мгле обескуражено блестя. Когда наступит этот миг счастливый, Я замолчу, как малое дитя. Тогда сквозь слезы прозвучит: - Спасибо! Под благодатный радости прилив. И я застыну каменною глыбой Под зеленью ликующих олив. Olbergstunden Olbergstunden meines Lebens: Im dustern Schein Mutlosen Zagens Habt ihr mich oft geschaut Weinend rief ich: nie vergebens. Mein junges Sein hat mud des Klagens dem Engel «Gnade» nur vertraut. МЫ ЖДАТЬ ХОТИМ… Мы ждать хотим в растрепанном саду У маленьких ворот, у входа в сад, Где музыка, застывшая во льду, Оттает и желанья зазвучат. Мы будем видеть, как птенцы растут, И песни их взрослеют на глазах, Застигнет нас в саду последний суд, В благоговенье превращая страх. Мы будем ждать, и с нами дикий сад Во сне преображенья подождет, Когда тасует день колоды стад, И радость хоровая настает. Wir wollen warten Vorm Tor zum Fruhlingsgarten wollen wir horchend warten, bis die Lerchen steigen, bis Lieder und Geigen, das Murmeln der Quellen, die silberhellen Glocken der Herden Zum Weltchoral der Freude werden. Стихотворения Мартина Хайдеггера

В былые дни и я пережидал холодный дождь под колоннадой Биржи. И полагал, что это - божий дар. И, может быть, не ошибался. Был же и я когда-то счастлив. Жил в плену у ангелов. Ходил на вурдалаков. Сбегавшую по лестнице одну красавицу в парадном, как Иаков, подстерегал. Куда-то навсегда ушло все это. Спряталось. Однако, смотрю в окно и, написав "куда", не ставлю вопросительного знака. Теперь сентябрь. Передо мною - сад. Далекий гром закладывает уши. В густой листве налившиеся груши как мужеские признаки висят. И только ливень в дремлющий мой ум, как в кухню дальних родственников - скаред, мой слух об эту пору пропускает: не музыку еще, уже не шум. Иосиф Бродский

…Не всё небожители могут. Ибо смертные раньше касаются бездны. Значит, там перемена эта случится. Долго тянется время, и все же истине до́лжно случиться. Фридрих Гёльдерлин «Хлеб и вино».

Как жаль, что тем, чем стало для меня твое существование, не стало мое существование для тебя... В который раз на старом пустыре я запускаю в проволочный космос свой медный грош, увенчанный гербом, в отчаянной попытке возвеличить момент соединения... Увы, тому, кто не умеет заменить собой весь мир, обычно остается крутить щербатый телефонный диск, как стол на спиритическом сеансе, покуда призрак не ответит эхом последним воплям зуммера в ночи. Иосиф Бродский

О друг мой! мы слишком поздно пришли. И хоть живы бессмертные, но далёко над нами они, в мире другом. Бесконечно творят они там, но без внимания к нам, Живы ли мы – им всё равно; этим щадят они нас. Ибо отнюдь не всегда смог бы вместить их слабый сосуд, Лишь временами может нести полноту божества человек. Сон о богах – вот наша жизнь на земле. Но блуждания странствий – нам в помощь, подобно дремоте, Крепость нам дарит нужда, ночь же – силою к сердцу, Покуда в бронзовых зыбках подрастают герои, уподобляясь богам. Громом приходят они. Мне же мнится всё чаще: Лучше уйти в сновиденья, чем без товарищей быть. Чем жить в ожиданье пустом, не зная, что сделать, сказать. Да и нужны ли поэты в скудную эту эпоху?.. Но они, говоришь ты, подобны жрецам винобога. Из края в край пилигримы в этой священной Ночи. Фридрих Гёльдерлин «Хлеб и вино».

Воля

Из тихой пристани отплыл я одиноко,
Для гроз и бурных волн, о жизни океан?
Я смелый мореход и путь держу - далёко,
Но светоч истины несу я так высоко,
Что довезу его до грани новых стран.
Из тихой пристани отплыл я одиноко.
Мой парус - мысль моя,
а кормчий - дух свободный,
И гордо мой корабль плывёт по лону вод,
И голос совести, стихии благородной,
Спасёт, спасёт меня:
я с силою природной
Один иду на бой, и океан ревёт...
Мой парус - мысль моя,
а кормчий - дух свободный...
И любо биться мне с противником ужасным,
Свободу чую я в хору крылатых бурь,
И не гадаю я: в бою ль погибну страстном,
Иль с истиной святой в объятии прекрасном
Увижу новых стран волшебную лазурь.
И любо биться мне с противником ужасным.

Рабы

Я надел добровольно вериги,
Стал укором проклятой семье...
Жизнь, как пошлость бессмысленной книги,
Я отбросил: подобно ладье
Я плыву по беспутному морю,
Без сочувствия счастью и горю.
Нет спасения в косности мира
Безнадёжных и жалких рабов...
Есть остатки с безумного пира
Я не в силах... О, сколько умов
Ожидающих тщетно свободы
Погубили безмолвия годы.
Рабство хуже кошмара и казни,
Жизнь под гнётом оков - клевета!
В сердце львином смиренной боязни
Нет и не было... Мысль - суета.
В царстве силы, где внешность пророка
Обвиняет за дерзость порока.
О, исчадие тьмы безнадёжной!
Вы не звери, вы хуже - рабы!
Ваши души во тьме безмятежной
Спят в цепях. Лишь удары судьбы
Вас разбудят, как рёв океана,
В час величья грозы - урагана.
Лицемеры! Зачем Вам пророки?
Злой мороз ненавидит цветы! -
Вы - позорно и нагло жестоки
К проявленью свободы... Мечты,
Умертвите вы рабским дыханьем,
Заразивши пророков лобзаньем.

Среди врагов

Нас мучит и терзает - все люди очень рады.
О, сколько гибнет нас,
заласканных тюрьмой!..
Вот эшафот... народ...
язвительные взгляды,
Приходится и мне прощаться с головой.

О, бессловесное, бессмысленное стадо!
Ужель мечтаешь ты убить того навек,
Кто сам бы,
сам ушел из вашей жизни - ада.
Не тонет, не горит отважный человек.

Богатство своего от вас я не скрываю,
И зависть гложет вас - убогих и больных,
Мне тяжко... Мучусь я...
Жестоко я страдаю,
Но жизнь и смерть у вас -
один безумный миг,
Я смою эшафот своею чистой кровью,
Но дух мой не умрет.
И казнь моя, как дым,
Задушит тех калек, кто ханжеской любовью,
Как злобный людоед, безумно одержим.

Мудрость

Череп!
Мудрость глядит
из зияющих впадин глазных,
Тихо гниющая лобная кость
говорит без тумана:
Нет наслаждения правдой
в волненьях пустых,
Нет красоты и ума вдохновений
в пожаре обмана.
Ряд обнажённых зубов,
искривлённых тоской,
Грустно смеётся над тем,
что мы славим и нагло позорим...
Избранных эта насмешка
зовёт на покой
Без упоения призрачным счастьем,
иль видимым горем...
Правда - в недвижном одном замиранье,
в гниенье одном!
Тайна - нирвана;
получит блаженство в ней
ум безнадёжно-бессильный...
Жизнь - есть святое затишье,
покрытое сном...
Жизнь - это мирно и тихо гниющий
от света могильный
Череп.

Фридрих Ницше

Век суждено мне бороться...

Век суждено мне бороться,
Жить не могу без борьбы;
Видно, как в песне поётся,
Мне не уйти от судьбы.
Если враги все убиты,
Снова хочу воскресить
Тех, имена чьи забыты,
Чтобы их снова убить.
Страшно: боюсь, посмеётся
Злобно над сердцем судьба:
Биться с собой мне придётся,
Резать себя, как раба.

Фридрих Ницше