замок, процесс, Америка, школа для дураков, между собакой и волком, колыбель для кошки, Москва-Петушки, одесские рассказы, трикотаж, исповедь сына века, zoo или письма не о любви, путешествие на край ночи, Шоша, дар
но есть ли там весы или нет — все равно — на тех весах вздох и слеза перевесят расчет и умысел. я это знаю тверже, чем вы что-нибудь знаете. я много прожил, много перепил и продумал — и знаю, что говорю.
и какой-нибудь цыган, сума переметная — копия нас — с котомкой на палке и связками сушек на шее заместо монист — топчет саван родимых пространств, и пусть держится кандибобером, в очах его прочитаем, что положение швах, что брести далеко и всегда, пусть порой и не лично нам, а подохнем — настанет других черед, и поблажек особенных не предвидится.
ведь никакое сооружение, никакое довольство, ни милый друг, ни завоевание звезд не превозмогут его душевного оскудения, он все равно будет сознавать тщетность дружбы, основанной не на превосходстве и не на телесной любви, и скуку самых далеких звезд, где в недрах те же медные руды и нужен будет тот же ВСНХ.
быть может, когда-нибудь, на заграничных подошвах и давно сбитых каблуках, чувствуя себя привидением, несмотря на идиотскую вещественность изоляторов, я еще выйду с той станции и, без видимых спутников, пешком пройду стежкой вдоль шоссе с десяток верст до Лешина. один за другим, телеграфные столбы будут гудеть при моем приближении. на валун сядет ворона, - сядет, оправит сложившееся не так крыло. погода будет вероятно серенькая. изменения в облике окрестности, которые я не могу представить себе, и старейшие приметы, которые я почему-то забыл, будут встречать меня попеременно, даже смешиваясь иногда. мне кажется, что при ходьбе я буду издавать нечто вроде стона, в тон столбам. когда дойду до тех мест, где я вырос, и увижу то-то и то-то - или же, вследствие пожара, перестройки, вырубки, нерадивости природы, не увижу ни того, ни этого (но все-таки кое-что, бесконечно и непоколебимо верное мне, разгляжу - хотя бы потому, что глаза у меня все-таки сделаны из того же, что тамошняя серость, светлость, сырость), то, после всех волнений, я испытаю какую-то удовлетворенность страдания - на перевале, быть может, к счастью, о котором мне знать рано (только и знаю, что оно будет с пером в руке). но одного я наверняка не застану - того, из-за чего, в сущности, стоило городить огород изгнания: детства моего и плодов моего детства.